Главная / Рефераты / Рефераты по культуре и искусству
Реферат: Русская православная церковь и религиозная философия
Notice: Undefined variable: ref_img in /home/area7ru/area7.ru/docs/referat.php on line 323
Русская православная церковь и религиозная философия .Вс. Иванов
Рассматриваемый период обнимает время от продолжения консервативного победоносцевского до вовлечения священников в революцию и позднейших кризисов в отношении церкви к власти.
Первая русская революция 1905 г. возникла после длительного периода продолжавшегося огосударствовления церкви и в стране, где основное население всерьез было православным (сохранявшееся по деревням язычество, изучавшееся Блоком в студенческой работе о поэзии заговоров и заклинаний, продолжало древнее двоеверие, в которое составной частью входило православие). Поэтому и революция не могла не иметь религиозной окраски, скорее напоминавшей английскую революцию, чем французскую. Пример роли Гапона в ее начале при всей хрестоматийности поучителен (из многочисленных свидетельств очевидцев стоит отметить изображение Гапона в «Климе Самгине» в сцене в доме Саввы Морозова, представляющей, по сути, отрывок из достаточно откровенных мемуаров автора).
Глубоко религиозной была фигура Лейтенанта Шмидта – достаточно напомнить его заключительную речь на суде, близко к тексту воспроизведенную в поэме Пастернака (где этот персонаж – как бы предварительная проба анти-героя, далее превратившегося в Живаго; заслуживает внимания резко отрицательное отношение к герою поэмы у Цветаевой в переписке с Пастернаком: антигерой с христианскими идеалами противоречил взглядам автора «Лебединого стана»).
Речь «Голос крови» отца Павла Флоренского явилась протестом против казни Лейтенанта Шмидта (в ряду русских протестов против расправ она следует за речью Соловьева с призывом не казнить цареубийц, что обеспечило ему пожизненную свободу от профессорской деятельности и публичных лекций в России). Эта речь и распространение ее текста принадлежали к числу немногих проявлений политического братства, созданного Флоренским вместе с немногочисленными единомышленниками и просуществовавшего недолгое время. Вскоре от политической деятельности он отходит. Его аресты и в царское время, и после революции были знаком недоверия к нему властей. В период, когда Флоренский работает над вторым большим своим философским сочинением «У водоразделов мысли», отчетливо вырисовывается противостояние его «птолемеевского» мировоззрения тому, которое он обзывает «кантовским, коперниковским». Он сторонник того, в котором в основу кладется точка зрения Бога, а не стороннего наблюдателя. В искусстве пространственные образы определяются иерархическими ценностными соотношениями – обратной перспективой, а не прямой. В книге «Мнимости в геометрии» он предпринимает попытку реконструировать дантово пространство. Оно оказывается неэвклидовым, а именно римановым (позднее об этом пишут историки математики). Данте становится предшественником Эйнштейна.
В основе понимания Флоренским языка и других систем, толкуемых как языковые, лежит понятие символа и его частей – символизирующего и символизируемого. Позднее в этом увидят набросок общей семиотической теории, отчасти схожей с соссюровской. Науку Флоренский рассматривает как символическое описание.
Едва ли не полнее всего многообразный гений Флоренского раскрылся в его богословских филологических эссе, обнаруживающих тонкое понимание деталей греческих и старославянских текстов. В своем отношении к слову Флоренский одновременно и продолжатель многовековой традиции толкования священных текстов, и дитя своего времени: недаром он разбирает футуристические стихи как один из видов использования возможностей языка.
На грани мистического и поэтического постижения слова был во многих своих опытах Андрей Белый, отчасти в своих занятиях следующий Флоренскому, иногда не без его влияния (Флоренский – Белый 1991).Но, начиная с времени перед Первой мировой войной, с мистическим пониманием языка поэзии и глоссолалии (в том числе в мистических речах «глаголящих» сектантов) начинает у него взаимодействовать то раскрытие смыслов, к которому стремился Штейнер. Как и в других отношениях, наиболее крайние искания Белого оказываются близкими находкам Блока. Блоковская студенческая дипломная работа о поэзии языческих заговоров и заклинаний содержит параллели некоторым из заговорных формул, использованным в стихах второго тома лирики Блока («воля, всех вольнее воль, Не приневолит вольного, И болей всех больнее боль Вернет с пути окольного»), а позднее – Клюевым и Есениным. В этой работе Блока Роман Якобсон нашел тот образец заумной магической речи русалок, который с его слов узнал Хлебников, вставивший этот текст в свой собственный, Заумной речью занимается в лингвистической части «У водоразделов мысли» Флоренский.
Проблемы роли языка внутри православной церкви приобрели особую остроту на рубеже 1910-х годов в связи с делом имяславцев. Группа монахов на Афоне практиковала Иисусову молитву (состоящую из повторений имени Иисуса) в качестве основного средства достижения слияния с божеством. В русской православной церкви развернулась ожесточенная полемика между имяславцами – сторонниками этого направления и их противниками – имяборцами (сами термины и стоящие за ними понятия восходят к ранней византийской и славянской православной старине и имеют еще более древние праиндоевропейские прообразы, но им было придано новое значение в ходе разгоревшихся споров). Спор был живо воспринят и поэтами. Молодой Мандельштам не только посвятил стихотворение этому монашескому спору, но и в нескольких других стихотворениях коснулся «Божьего имени» и «блаженного слова». Под вероятным воздействием атмосферы тех лет темы метафизики имени занимают все больше места в трудах Флоренского и Лосева. Церковный спор завершился решением Синода, осудившего имяславцев. Сторонники течения, рассматриваемого как ересь, укрылись на Кавказе, где их тайные убежища сохранялись несколько десятилетий. Власти подвергали их жестоким преследованиям. В новое время при возрождении личной веры в России использование Иисусовой молитвы расширяется. Печатаются материалы споров имяславцев и имяборцев, приобретающие снова значимость. Напомним, что отзвуки этой практики слышны в популярных произведениях других культур, например, во «Френни и Зуи» Сэлинджера. В новейших исследованиях по истории суфизма обращено внимание на сходную полемику вокруг громкого и тихого зикра. В истории дальневосточного дзэн-буддизма отчасти похожую роль играло воспоминание об имени Будды (корейское yŏmbul, отказ от которого в деятельности таких видных буддистов ХХ в., как Ханам, типологически похож на позицию православных имяборцев).
Время перед Первой мировой войной было периодом напряженных исканий в русской религиозной философии. Спектр поисков был очень широким. Отчасти он определялся воздействием предшествующей русской и западноевропейской традиции, но и духом времени. Те философы, которые продолжали прежде всего традицию Соловьева, в своих построениях дальше всего уходили от ортодоксальной церкви и поэтому оказывались даже (как Бердяев) под угрозой тяжелого судебного преследования. Увлечение иррационализмом, сказавшееся в популярности в России Бергсона (ранние его работы все были переведены и вошли тогда же в русское собрание его сочинений), было видно у Лосского (о причинах его влияния на молодежь, мыслившую в категориях религиозной философии, дает некоторое представление описание Д.С. Лихачевым причин, по которым он студентом увлекся Лосским, Лихачев 2001). Такие авторы, как Карсавин, соединяли монашеские и церковные темы со стилистикой, изобличавшей их принадлежность Серебряному веку. В 1922 г. большая часть наиболее известных философов религиозной ориентации была вынуждена покинуть Россию с запретом возвращаться под угрозой смертной казни (описано Бердяевым в его мемуарной книге). Все отплывшие на этом корабле продолжили работу за рубежом. За немногими исключениями речь идет о развитии ранее ими намеченного или популяризации уже печатавшегося: Париж как центр русской религиозно-философской мысли вторичен, хотя можно заметить некоторые важные литературные и очные встречи, только в нем состоявшиеся: Шестова с Гуссерлем (очную; Хайдеггер тогда же Шестовым не был воспринят как оригинальный философ) и Кьеркегором (заочную – через века). Русский предэкзистенциализм Бердяева, Булгакова, Шестова оказал влияние на западную философию существования благодаря таким встречам. Из сочинений, в которых при богословской основательности в ненавязчивой форме выражен современный исторический опыт, глубоко прочувствованный автором, можно особо отметить книгу С. Булгакова об Апокалипсисе. Такие мыслители, как Ильин и Флоровский, развернулись благодаря работам в эмиграции.
В СССР несколько годами позже происходят аресты немногих оставшихся в России и продолжавших мыслить философов (Мейера, Алексеева-Аскольдова, Бахтина, Лосева, Флоренского, Шпета, Голосовкера), немногим, как Федотову и Иванову-Разумнику, удается уехать. Остались в живых и сохранили себя если не физически, то морально, после тюрьмы и ссылки единицы, как М.М. Бахтин.
Перед той катастрофой, которая надолго приостановила движение философской мысли в России, молодежь была увлечена расширившейся после революции и несколько лет сохранявшейся широкой возможностью обсуждений. Примером относительно долго существовавшей полулегальной Академии была Вольфила, история которой освещена в нескольких недавних публикациях. Из кружков, менявших местопребывание и конкретные темы занятий, но сохранявших основной набор участников, более других известен бахтинский, откочевывавший ненадолго в Невель и Витебск, но потом возобновившийся в Ленинграде. Сообразно интересам молодого М.М. Бахтина сфера рассматриваемых проблем расширялась (скажем, в сторону психоанализа, когда готовилась книга «Фрейдизм»), но некоторые принципы и критерии обсуждений сохранялись. Игровая сторона кружка, сказавшаяся и на до сих пор многих занимающей подмене имен авторов написанных его участниками книг, была подмечена Вагиновым в «Козлиной песни». Бахтинская теория карнавала отчасти выросла на основе особенностей поведения петербургской интеллигентной среды тех лет, о которых вспоминает Д.С. Лихачев, говоря о значении шуточной стороны в тех докладах Космической Академии, за участие в которых расплачивались самым нешуточным лагерем. Проблема роли смеха и иронии оказывается одной из главных для этого времени. Острота в ее салонной и публицистической форме для высших слоев общества и анекдот как форма массовой культуры оказываются важнейшим оружием в «немой борьбе». Режим в самых беспощадных формах расправляется с любыми чертами несерьезного к себе отношения.
Из не уехавших на Запад православных философов, которые еще в какой-то мере продолжают работу, больше всего в конце 1920-х годов делают о. Павел Флоренский и Лосев. В энциклопедии «Гранат» Флоренский печатает краткое изложение своей философии, содержащее противопоставление энтропии в термодинамическом смысле и противоположного ей начала («эктропии», то, что двадцатью годами позже назовут «информацией» в статистическом смысле), с которым связывается культура и культ. В переписке с Вернадским Флоренский выдвигает понятие пневматосферы, дополнительное по отношению к ноосфере Вернадского и Тейяр де Шардена; он вкладывал в нее представление о различных результатах духовной деятельности, на материальной стороне которых, например, на красках на иконе, запечатлевается и символизирующая природа знака.
Ранние философские книги Лосева по своей тематике (в частности, относящейся к языку и именам, рассматриваемым в духе имяславцев) близки к «У водоразделов мысли» Флоренского. Лосев изучал символику чисел, в особенности «четырех», в контексте идей Платона.
Преддверие музыковедческой мысли нового времени можно видеть в его книге о музыке как предмете логики. Роман Якобсон в своих автобиографических разговорах с Поморской отмечает, что у Лосева можно найти систему двоичных противопоставлений, предвосхитившую открытия структуралистов. Перекличку с новейшей гуманитарной наукой можно видеть и в его работе о мифе. В предисловии к книге, вышедшей перед его арестом, Лосев отвергал возможность сговора с властью. Перед арестом он совершает тайный постриг. Он поплатился тюремным заключением, из которого возвращается полуслепым и готовым к уступкам.
В своих воспоминаниях Лихачев объясняет истовую религиозность своего поколения в молодости тем, что к нему принадлежавшие решительно встали на традиционную иосифлянскую точку зрения, противоположную комромиссу, на который шел Сергий (еще больший сговор с властью, предложенный живой церковью, нашел мало сторонников, хотя его следы можно увидеть в художественной прозе этих лет). Интересную параллель представляет попытка примирения с советской властью, предпринятая в самом начале 1920-х годов в российском буддизме (об этом свидетельствует, в частности, небольшая брошюра, анонимно изданная по-русски одним из высоких лиц буддийского мира). В 1927-28 гг. Хамба-Лама (церковный глава северного буддизма- ламаизма...
ВНИМАНИЕ!
Текст просматриваемого вами реферата (доклада, курсовой) урезан на треть (33%)!
Чтобы просматривать этот и другие рефераты полностью, авторизуйтесь на сайте:
|
|
|
Добавлено: 2011.08.18
Просмотров: 1208
|
Notice: Undefined offset: 1 in /home/area7ru/area7.ru/docs/linkmanager/links.php on line 21
При использовании материалов сайта, активная ссылка на AREA7.RU обязательная! |
