Главная / Рефераты / Рефераты по филологии

Авторский материал: Философия грамматики. Живая грамматика

Notice: Undefined variable: ref_img in /home/area7ru/area7.ru/docs/referat.php on line 323

Философия грамматики. Живая грамматика

Отто Есперсен

Говорящий и слушатель

Сущностью языка является человеческая деятельность — деятельность одного индивида, направленная на передачу его мыслей другому индивиду, и деятельность этого другого, направленная на понимание мыслей первого. Если мы хотим понять природу языка и, в частности, ту его область, которая изучается грамматикой, мы не должны упускать из виду упомянутых двух людей — производящего и воспринимающего речь, назовем их проще — говорящим и слушателем. В прежние времена этот процесс оставался незамеченным; слова и формы слов рассматривались как естественные предметы, существующие сами по себе. В значительной мере это объяснялось, вероятно, чрезмерным вниманием к написанным или напечатанным словам; однако такая концепция совершенно несостоятельна, что можно ясно понять, если хоть сколько-нибудь вдуматься в этот вопрос.
Мы называем двух людей — производящего и воспринимающего речь — говорящим и слушателем. Произносимое и слышимое слово есть первоначальная форма языка, гораздо более важная, чем его вторичная форма, проявляющаяся в письме (печати) и чтении. Совершенно очевидно, что произносимое и слышимое слово обладало первостепенной важностью и в течение тех неисчислимых веков, когда человечество еще не изобрело письменности или когда оно пользовалось ею в ограниченных пределах. Но даже и теперь, в наш век широкого распространения газет, подавляющее большинство людей гораздо больше говорит, чем пишет. Во всяком случае, невозможно понять, что такое язык и как он развивается, если не исходить постоянно и прежде всего из процесса говорения и слушания и если хотя бы на мгновение забыть о том, что письмо — только заменитель устной речи. Написанное слово подобно мумии до тех пор, пока кто-нибудь не оживит его, мысленно превратив в соответствующее слово устной речи.
Грамматист всегда должен быть начеку, чтобы избежать ловушек, в которые его может завести орфография. Вот несколько очень простых примеров. Окончание множественного числа существительных и 3-го лица единственного числа настоящего времени глаголов у таких слов, как ends „концы“, „кончает“, locks „запоры“, „запирает“, rises „подъемы“, „поднимается“, одинаково по написанию — -s; но в действительности мы имеем три различных окончания, что видно из их фонетической транскрипции [endz, l O ks, raiziz]. Точно так же окончание -ed в написании соответствует трем различным окончаниям в произношении, например: sailed „плыл“, locked „запер“, ended „кончил“ [seild, l O kt, endid]. Исходя из написания, можно подумать, что формы прошедшего времени paid „платил“ и said „сказал“ образуются одинаково, но отлично от формы stayed „остался“; однако в действительности paid и stayed образуются по общему правилу [peid, steid], a said с сокращенным гласным [sed] представляет собой неправильное образование. Если письменная речь признает только одно слово there, то устная речь различает и по звучанию и по значению (также и грамматическому) два слова there; ср., например, предложение There [ Dq ] were many people there [ DF · q ] „Там было много народу“. Длительность, ударение и интонация, очень плохо отраженные или совсем не отраженные на письме, играют важную роль в грамматике устного языка, и это постоянно напоминает нам о важной истине: грамматика должна в первую очередь иметь дело со звуками и лишь во вторую очередь — с буквами.

Формулы и свободные выражения

Если теперь, после приведенных предварительных замечаний, мы обратимся к психологической стороне языковой деятельности, то прежде всего заметим важное различие между формулами или единицами типа формул и свободными выражениями. Ряд единиц языка, причем любого языка, имеет характер формул; иначе говоря, в них никто ничего не может изменить. Так, выражение How do you do ? „Как поживаете?“ в корне отлично от выражения I gave the boy a lump of sugar „Я дал мальчику кусок сахару“. В первом предложении ничего изменить нельзя: нельзя даже переставить ударение, сказав How do you do?, или сделать паузу между словами. И в отличие от прежних времен в наши дни не принято говорить How does your father do? или How did you do? Правда, еще можно, сказав How do you do? нескольким присутствующим, изменить ударение и произнести And how do you do, little Mary? Но фактически How do you do? нужно считать застывшей формулой. То же относится и к Good morning!, Thank you, Beg your pardon и другим выражениям подобного рода. Разумеется, такую формулу можно подвергнуть анализу и показать, что она состоит из нескольких слов; но она воспринимается и трактуется как целое, значение которого может быть совершенно отличным от значений составляющих его слов, взятых в отдельности. Beg your pardon, например, часто означает „Пожалуйста, повторите, что Вы сказали; я не совсем расслышал“; How do you do? теперь уже не является вопросом, требующим ответа, и т. д.
Легко заметить, что предложение I gave the boy a lump of sugar имеет иной характер. В нем можно выделить ударением любое из полнозначных слов, сделать паузу, например после boy, заменить местоимение I местоимением he или she, а глагол gave — глаголом lent или вместо the boy поставить Tom и т. д. Можно вставить в предложение слово never и произвести другие изменения. В то время как при употреблении формул все дело в памяти и в воспроизведении усвоенного, свободные выражения требуют умственной деятельности иного рода; говорящий должен создавать их в каждом конкретном случае заново, включая в предложение необходимые для этого случая слова. Полученное таким образом предложение может в том или ином отношении совпадать с тем, что говорящий слышал или произносил ранее; это не меняет сути дела. Важно то, что, создавая предложение, говорящий опирается на определенный образец. Независимо от того, какие слова он подбирает, он строит предложение по этому образцу. И даже без специальной подготовки в области грамматики мы чувствуем, что предложения
John gave Mary the apple
„ Джон дал Мери яблоко “,
My uncle lent the joiner five shillings
„Мой дядя одолжил столяру 5 шиллингов“
являются аналогичными, т. е. что они созданы по единому образцу. В обоих случаях налицо один и тот же тип предложения. Слова, из которых состоят эти предложения, различны, но тип один и тот же.
Как же возникают такие типы предложений в сознании говорящего? Маленький ребенок не знает грамматических правил, согласно которым подлежащее занимает первое место, а косвенное дополнение всегда стоит перед прямым; и все же без подготовки в области грамматики он извлекает из бесчисленного количества предложений, которые он слышал и усвоил, достаточно определенное понятие об их структуре и может построить подобное предложение сам. Разумеется, трудно или невозможно охарактеризовать это понятие без таких терминов, как подлежащее, глагол и т. п. Когда ребенок произносит правильное предложение, построенное по определенному образцу, ни он, ни его слушатели не в состоянии определить, является ли оно чем-то новым, созданным им самим, или же предложением, которое он слышал прежде в точно таком же виде. Важно здесь только то, что ребенка понимают и будут понимать впредь, если его предложение соответствует языковым нормам того общества, в котором он живет. Если бы это был ребенок француз, он слышал бы бесконечное множество таких предложений как
Pierre donne une pomme à Jean
„ Пьер дает яблоко Жану “,
Louise a donné sa poupée à sa soeur
„Луиза дала куклу своей сестре“ и др.,
и в случае необходимости мог бы сказать что-нибудь вроде:
Il va donner un sou à се pauvre enfant
„Он собирается дать су этому бедному ребенку“.
Немецкий ребенок, соответственно, построил бы свое предложение по иному типу — с dem и der вместо французского а и т. д. (Ср. „ Language “, гл. VII ).
Таким образом, свободные выражения можно определить как соединения языковых единиц, созданные на данный случай по определенному образцу, который возник в подсознании говорящего в результате того, что он слышал огромное количество предложений, имеющих общие черты. Отсюда следует, что различие между свободными выражениями и формулами в ряде случаев улавливается трудно; его можно обнаружить только при помощи тщательного анализа: для слушающего те и другие на первый взгляд кажутся совершенно одинаковыми, и при этом формулы могут играть и действительно играют большую роль в выработке моделей в сознании говорящих, тем более что многие из них встречаются очень часто. Приведем еще несколько примеров.
Чем является предложение Long live the King! „Да здравствует король!“ — формулой или свободным выражением? Составить бесчисленное количество предложений по этому образцу невозможно. Такие сочетания, как Late die the King! „Да продлится жизнь короля!“ (букв. „Да умрет король поздно!“), Soon come the train! „Да прибудет скорее поезд!“, не употребляются в наше время для выражения желания. С другой стороны, можно сказать Long live the Queen! „Да здравствует королева!“, или the President „президент“, или Mr. Johnson. Иными словами, тип предложения, в котором на первом месте стоит наречие, за ним следует глагол в сослагательном наклонении и, наконец, подлежащее, а все вместе выражает желание, совершенно вышел из употребления как продуктивный образец. Выражения же, которые еще употребляются, представляют собой пережитки этого типа. Таким образом, предложение Long live the King! следует рассматривать так: оно состоит из формулы Long live, в основе которой лежит мертвый тип, и любого подлежащего. Поэтому мы находим здесь тип предложения, имеющий употребление, гораздо более ограниченное в наше время, чем в ранние эпохи развития английского языка.
В статье Дж. Ройса по вопросам этики я нашел принцип, сформулированный следующим образом: Loyal is that loyally does „Лоялен тот, кто поступает лояльно“. Это предложение звучит неестественно, поскольку автор построил его по образцу пословицы Handsome is that handsome does „Красив тот, кто красиво поступает“; но он совершенно не считается с тем, что как бы оно ни воспринималось прежде, в момент его создания, теперь оно является фактически лишь формулой, на что указывает употребление относительного that без определяемого слова и порядок слов.
Различие между формулами и свободными выражениями пронизывает все разделы грамматики. В морфологии подобное различие обнаруживается во флективных формах. Форма множественного числа eyen „глаза“ стала выходить из употребления в XVI в.; теперь она мертва. Но когда-то не только это слово, но и тип, по которому оно было образовано, являлись живыми элементами английского языка. Единственным сохранившимся до наших дней случаем образования множественного числа путем прибавления окончания -en к единственному числу является слово oxen „волы“. Теперь оно живет в качестве формулы, а его тип уже давно вымер. В то же время shoen „башмаки“, fone „враги“, eyen „глаза“, kine „коровы“ были вытеснены формами shoes, foes, eyes, cows, или, иначе говоря, множественное число этих слов было переоформлено в соответствии с живым типом, который мы находим в kings, lines, stones („короли“, „линии“, „камни“) и др. Этот тип стал сейчас настолько универсальным, что ему следуют все новые слова: bicycles „велосипеды“, photos „фотографии“, kodaks „фотоаппараты кодак“, aeroplanes „самолеты“, hooligans „хулиганы“, ions „ионы“, stunts „фокусы“ и др. Когда впервые было произнесено eyes вместо eyen, оно явилось аналогическим образованием по типу слов, уже имевших окончание множественного числа -s. Теперь же, когда ребенок в первый раз говорит eyes, невозможно решить, воспроизводит ли он ранее слышанную форму множественного числа, или же, усвоив форму единственного числа eye, добавляет к ней окончание -s (фонетически [z]) в соответствии с тем типом, который он выделил из множества подобных слов. Результат в обоих случаях один и тот же. Если бы свободное сочетание языковых элементов, которое производит индивидуум, не совпадало в подавляющем большинстве случаев с традиционной формой, то развитие языка испытывало бы затруднения; нелегко было бы пользоваться языком, если бы говорящему приходилось обременять свою память запоминанием каждого элемента в отдельности.
Как можно заметить, „типом“ в морфологии является то, что принято называть правильными образованиями, неправильные же образования представляют собой „формулы“.
В теории словообразования принято выделять продуктивные и непродуктивные суффиксы. Примером продуктивного суффикса может служить суффикс -ness, поскольку можно образовать такие новые слова, как weariness „усталость“, closeness „духота“, perverseness „упрямство“ и т. д. Наоборот, суффикс -lock в составе слова wedlock „супружество“ является непродуктивным, так же как и суффикс -th в словах width „ширина“, breadth „ширина“, health „здоровье“; попытка Раскина создать слово illth по аналогии с wealth „богатство“ не имела успеха; по-видимому, ни одного нового слова с таким суффиксом за несколько сот лет не появилось. Это еще раз иллюстрирует сказанное выше: тип “прилагательное + -ness“ все еще живет, в то время как wedlock и другие приведенные выше слова с суффиксом -th являются формулами ныне мертвого типа. Однако последний был живым, когда образовалось слово width. В те отдаленные времена можно было прибавить это окончание (тогда оно звучало приблизительно -iюu) к любому прилагательному. С течением времени это окончание свелось к звуку ю (th), и одновременно подвергся изменению гласный первого слога. В результате суффикс перестал быть продуктивным. Поэтому человеку, не знающему исторической грамматики, невозможно увидеть, что такие пары слов, как long : length, broad : breadth, wide : width, deep : depth, whole : health, dear : dearth, представляют собой один и тот же тип образования. Эти слова передавались из поколения в поколение как некие единства, т. е. формулы. Когда же появлялась потребность в новом “абстрактном существительном“ (я пользуюсь здесь обычным термином для таких слов), то обращались уже не к суффиксу -th, а к суффиксу -ness, присоединение которого не сопровождалось изменением прилагательного и поэтому не вызывало затруднений.
Те же соображения остаются в силе и для сложных слов. Возьмем три древних сложных слова, включающих hūs „дом“, — hūsbōnde, hūsюing, hūswīf. Все они образованы по обычному типу, характерному для древних сложных слов; те, кто впервые создал эти слова, сообразовались с обычными правилами; таким образом, первоначально эти слова представляли собой свободные выражения. Но, переходя из поколения в поколение, они стали трактоваться как цельные, нечленимые слова и поэтому подверглись обычным звуковым изменениям: долгий гласный ū сократился; [s] озвончилось перед звонкими звуками; [ю] после [s] перешло в [t]; [w] и [f] исчезли, а гласные второго компонента редуцировались. В результате появились современные формы husband „муж“, husting(s) „трибуна“, hussy „женщина дурного поведения“ — фонетически [h A zb q nd, h A sti N z, h A zi]. Первоначальная прочная связь со словом hūs постепенно ослабела, особенно после перехода долгого и в дифтонг — house. Наряду с расхождением по форме появились не менее значительные расхождения по значению, так что никому, кроме лиц, занимающихся этимологией, не придет в голову связывать слова husband, hustings или hussy со Словом house. С точки зрения современной живой речи эти три слова не являются сложными; они стали, согласно терминологии, принятой здесь, формулами и находятся в одном ряду с другими двусложными словами неясного или забытого происхождения, такими, например, как sopha „диван“ или cousin „кузен“.
Что касается слова huswif, то здесь обнаруживаются различные степени изоляции по отношению к словам house и wife „жена“. Hussy [h A zi] в значении „женщина дурного поведения“ утратило всякую связь с обоими компонентами; однако для устаревшего значения „игольник“ в старых словарях засвидетельствованы различные формы, в которых проявляются противоречивые тенденции: ср. huswife [h A zwaif], hussif [h A zif], hussive. Кроме того, в значении „хозяйка дoма“ мы находим housewife, где форма обоих компонентов полностью сохранилась; но это, по-видимому, сравнительно недавнее новообразование; его не признавал, например, еще Эльфинстон в 1765 г. Таким образом, тенденция превратить древнее сложное слово в формулу в большей или меньшей степени встречает сопротивление со стороны живого чувства языка, которое в некоторых значениях воспринимает это сложное слово как свободное выражение; иначе говоря, люди продолжали соединять два конкретных компонента, не думая о существовании формулы, которая более или менее окаменела по звучанию и по значению. И это далеко не редкое явление: слово grindstone в качестве формулы стало произноситься [grinst q n] с обычным сокращением гласного в обоих компонентах; однако победила тенденция трактовать grindstone как свободное сочетание, что нашло отражение в широко распространенном произношении [graindstoun]; в слове waistcoat „жилет“ появляется новое звучание [weistkout] вместо [wesk q t], характерного для формулы; произношение слова fearful „страшный“ орфоэписты XVIII в. дают как „ferful“, но теперь оно всегда произносится [fi q f(u)l]. Другие примеры приведены в моей книге „A Modern English Grammar“. I, 4. 34 и cл.
Нечто подобное можно увидеть и в словах, которые не являются сложными. В среднеанглийский период мы находим краткие гласные у многих прилагательных в сравнительной степени: deppre, grettre при deep „глубокий“, great (greet) „великий“. Некоторые из этих форм сравнительной степени превратились в формулы и как таковые были переданы последующим поколениям. В современном языке из подобных форм встречаются только latter „последний“ и utter „полный“, сохранившие краткие гласные в результате отрыва от форм положительной степени late и out и известного семантического обособления. Но другие формы сравнительной степени были заново образованы как свободные сочетания — deeper, greater, а также later и outer, которые гораздо ближе связаны с late и out, чем latter и utter.
Сходные явления мы находим в области ударения. Разумеется, дети выучивают ударение, так же, как они выучивают и звуки каждого слова, так что и в этом смысле произношение слова есть определенная формула. Однако в некоторых словах возможно столкновение двух норм ударения, ибо слова как свободные выражения могут иногда создаваться в момент речи. Как правило, прилагательные на -able, -ible имеют ударение на четвертом слоге от конца в силу ритмического принципа. Согласно этому принципу, гласный, отделенный одним (слабым) слогом от первоначального ударения, теперь всегда несет ударение: ср. despicable „презренный“ (первоначально, как во французском языке, " despicable), comparable „сравнимый“, ґlamentable „прискорбный“, preferable „предпочтительный“ и др. У некоторых из этих слов в результате ритмического принципа ударным оказывается тот же самый слог, что и у соответствующего глагола: considerable „значительный“, violable „нарушимый“. Но у других прилагательных дело обстоит иначе. При свободном образовании, если бы говорящий исходил из глагола и затем присоединял -able, акцентуация была бы иной: прилагательное, соответствующее глаголу accept, у Шекспира и у некоторых других поэтов звучало acceptable; та же формула сохранилась и при чтении молитвенника. Однако в других случаях слово перестроилось и стало звучать acceptable; refutable звучало [refjut q bl], но теперь более обычным стало [rifjut q bl]; respectable уступило место respectable; шекспировское и спенсеровское detestable было заменено detestable, которое находим у Мильтона; в слове admirable „превосходный“ новому произношению [ q dmair q bl] не удалось вытеснить старое произношение [ x dmir q bl]; однако у огромного большинства прилагательных полностью победила аналогия или свободное образование: agreeable „приятный“, deplorable „плачевный“, remarkable „замечательный“, irresistible „неотразимый“. Аналогичная борьба наблюдается и у слов с другими окончаниями: confessor и confessor „исповедник“, capitalist и capitalist „капиталист“, demonstrative и demonstrative „убедительный“ и др. Иногда изменяется и значение слов: свободное образование сохраняет не только ударение, но и значение слова, от которого оно образовано, а формула занимает более или менее обособленное положение (примеры см. в “A Modern English Grammar“, гл. V). В британском произношении advertisement [ q dv q ·tizm q nt] „объявление“ видна традиционная формула, в то время как американское произношение [ "x dv q taizm q nt] или [ x dv q" taizm q nt] представляет собой свободное образование от основы глагола.
Различие между формулами и свободными сочетаниями затрагивает также и порядок слов. Одного примера будет достаточно: пока some + thing является свободным сочетанием двух элементов, которые ощущаются как таковые, между ними по общему правилу можно вставить другое прилагательное — some good thing. Однако как только something становится застывшей формулой, его уже нельзя расчленить, и прилагательное должно следовать за ним: something good. Ср. также различие между прежним They turned each to other и современным They turned to each other „Они повернулись друг к другу“.
Сращение некогда самостоятельных компонентов в формулу не всегда бывает одинаково завершенным: если в случае breakfast это сращение проявляется и в произношении [brekf q st] (при [breik, fa·st]) и в формах he breakfasts, breakfasted (ранее breaks fast, broke fast), то в случае take place оно не доведено до такой степени, но тем не менее это выражение тоже представляет собой формулу со значением „иметь место, случаться“; она ведет себя не так, как глагол take с другим дополнением; другое дополнение при take может в некоторых случаях быть поставлено на первое место (a book he took) или может стать подлежащим в пассивной конструкции (the book was taken); но в отношении take place ни то, ни другое невозможно.
Разумеется, нельзя отрицать и наличие сомнительных случаев: иногда трудно сказать, имеем ли мы дело с формулой или нет; однако установлено, что различие между формулами и свободными сочетаниями охватывает всю сферу языковой деятельности. Формулой может быть целое предложение или группа слов, одно слово или часть слова, т. е. неважно, каков ее состав; важно, чтобы живым чувством языка она воспринималась как нечто единое, не членимое и не разложимое так, как членятся и разлагаются свободные сочетания. Тип, или образец, к которому восходит формула, может исчезнуть из языка или еще существовать в языке; но тип, по которому строится свободное сочетание, должен быть обязательно живым; поэтому формулы могут быть как правильными, так и неправильными, но свободные сочетания всегда обнаруживают правильное образование.

Грамматические типы

Процесс возникновения грамматических типов, или образцов, в сознании начинающих говорить детей поистине поразителен, и во многих случаях мы находим любопытные примеры его влияния на историю языков. В немецком языке приставка ge-, которая могла присоединяться сначала к любой форме глагола для выражения законченности действия, с течением времени стала связываться специально с причастием прошедшего времени. В глаголе essen „есть“ (инф.) произошло, однако, естественное слияние гласного приставки и начального гласного самого глагола и таким образом возникла форма gessen; эта форма была воспринята как формула, и в ней перестал выделяться тот префикс, который выделяется в формах getrunken „выпитый“, gegangen „ушедший“, gesehen „виденный“ и др.; затем в сочетаниях типа Ich habe getrunken und gessen „Я попил и поел“ gessen было воспринято как неполная форма и дополнено приставкой ge- (ich habe getrunken und gegessen); параллелизм был восстановлен.
Грамматические навыки могут, таким образом, привести к тому, что с определенной точки зрения можно назвать избыточностью. Нечто подобное имеет место во многих случаях употребления it. В современных языках перед сказуемым всегда стоит подлежащее, а поэтому предложение без подлежащего воспринимается как неполное. В более ранние времена при таких глаголах, ...

ВНИМАНИЕ!
Текст просматриваемого вами реферата (доклада, курсовой) урезан на треть (33%)!

Чтобы просматривать этот и другие рефераты полностью, авторизуйтесь на сайте:

Простая ссылка на эту работу:

Ссылка для размещения на форуме:

HTML-гиперссылка:

Добавлено: 2015.06.02
Просмотров: 848

Notice: Undefined offset: 1 in /home/area7ru/area7.ru/docs/linkmanager/links.php on line 21

При использовании материалов сайта, активная ссылка на AREA7.RU обязательная!